Sergo
Аццкий металлер
  | E-mail | Цитата | В оффлайне | IP
По сабжу...
Взято отсюда:
http://mustt.livejournal.com/970716.html
В мире mp3, блогов и коллекций, измеряемых сотнями гигабайт, собственно музыка мало кого волнует. Новые альбомы не вызывают душевного трепета, от свежескачанного хочется поскорее избавиться. Единственным предметом, который по-прежнему вызывает в людях нежность, зависть и простой человеческий интерес, оказывается давно забытая виниловая пластинка. Алексей Мунипов выяснил, как устроен московский мир винила, и встретился с главными коллекционерами.
«Я старался ни с кем никогда не меняться. И слушать свои пластинки не давал. Есть деньги - покупай, нет - иди на хуй». В подвале «Трансильвании» жарко, над головой — торговый зал с тоннами CD: виниловых пластинок там нет, но это главная меломанская точка в Москве, и где начинать расспросы о коллекционерах, как не здесь?
Владелец «Трансильвании» Борис Николаевич Симонов когда-то был президентом Московского общества филофонистов и, по идее, должен знать каждого. О его собственной коллекции ходят легенды. Говорят, что все там только на виниле. Что по размерам она не уступает, а то и превосходит собрание «Трансильвании». Что под нее отведена отдельная квартира. И что, разумеется, доступа в нее нет никому.
Все это оказывается правдой.
«Собирать пластинки я начал в середине 60-х, - рассказывает Симонов. - Я точно знал, что пластинки мне никто не подарит, клянчить послушать тоже не хотелось. По лесам, по толчкам я не бегал - только покупал и продавал, и только у проверенных людей. В Москве было несколько серьезных фарцовщиков. Они-то зарабатывали на другом — на мохере, плащах болоньях, платках, часах, джинсах. Разгружали моряков, артистов, журналистов, спортсменов, дипломатов разных. Винил привозили тоже, но что с ним делать - никто толком не знал. С одной стороны, вроде модная вещь, с другой - в музыке никто не разбирался. Ну знали Тома Джонса, оркестр Поля Мориа, The Beatles... Наши люди из жадности покупали винил на распродажах, а там, как ни странно, попадались интересные вещи. Вот я их и подбирал. Лучшее оставлял, остальное продавал - за те же деньги. Это не было бизнесом - просто я мог очень много слушать и много оставлять себе. Ну накопилось кой-чего».
О том, что именно там накопилось, остальные коллекционеры говорят со смесью зависти и восхищения. «Я бы какую сорокапятку не упоминал, Борис тут же - да у меня таких семь! — рассказывал диджей Миша Ковалев. - Ну раз семь - продай одну, говорю. А он - не-ет, как же я ее продам? Она же хорошая! У Бориса такая логика: вот он выпустит из рук хорошую пластинку - так ее ж загубят потом дураки всякие! Лучше уж пусть полежит». Что компакты - это для лохов, Симонов вслух не произносит, но в общем подход понятен. Винила в «Трансильвании» нет принципиально. «А как торговать самым дорогим? Придут эти людишки, начнут смотреть, трогать, послушать захотят, не дай бог, поцарапают... Ну не убивать же их за это? Опасно!»
В Советском Союзе жизнь пластинки была причудливой и часто скоротечной. «Свежий лонгплей стоил 50-55 рублей. Но в первые дни мог стоить и 100. Приходит какой-нибудь Creedence «Cosmo’s Factory» - тут же хватают «писатели», которые записывают музыку за деньги, с утра до ночи перегоняют на пленку и многократно оправдывают свои деньги. После этого пластинка превращается в кашу». Никакого представления о редкостях, курьезах, коллекционных изданиях - короче, о том, что сейчас называется collectables и описывается в толстенных каталогах, - не было. «Даже я тогда не понимал, что первый тираж ценнее, потому что звучит лучше. То, за что сейчас люди отдают громадные деньги - какой-нибудь оригинальный King Crimson, The Beatles на желтом Parlophone, — раньше можно было просто ногой пнуть».
Это был мир сложных схем, бесконечных цепочек, пунктиров «от солиста Большого к композитору Артемьеву», звонков и перепродаж, честных завмагов, тихих надувал и серьезных коллекционеров - Доси Шендеровича, Рудика рыжего и Рудика черного, Василий Львовича и Василий Дмитрича. Если верить Симонову, в Москве было как минимум несколько коллекций на порядок больше, чем его собственная. Но мир этот вроде бы давно и безвозвратно кончился. Сложно представить себе молодого человека, который сейчас ездит за винилом по чужим квартирам. Зачем и кому это может понадобиться?
***
Вова Терех, гитарист группы «Ривущие струны», человек вполне молодой, про двух Рудиков слышал едва ли. Терех стоит в шортах посреди своей двухкомнатной квартиры, в воздухе висит сигаретный дым, вокруг пластинки, пластинки, одни пластинки. Из мебели только кровать, стол и штанга. Терех наливает чай, ставит на проигрыватель пластинку группы Edgar Broughton Band 1969 года и, дождавшись первых аккордов, говорит о том, о чем первым делом говорит каждый коллекционер: «Ну сам послушай — совсем же по-другому звучит!»
Звук - это то, ради чего люди, по идее, покупают винил. У винила - аналоговое звучание, у компакта - цифровое: коллекционеры называют его плоским, зажатым, неестественным - каким угодно, главное, что жизни в нем нет. «Я ж не был маньяком, - говорит Терех. - Слушал компакты, собрал прилично. И однажды из ностальгических соображений решил послушать альбом Deep Purple «In Rock» - любил я его в детстве. Купил фирменный компакт - вроде всё на месте, а музыка какая-то не такая. Достал другое издание, потом ремастированное, потом дорогущее японское - все не то. Ну и один раз в гостях наткнулся на старую пластинку, поставил ее на проигрыватель - и понял, что нас обманывают».
«Тогда ведь не было ни CD, ни DVD, ни кассет - винил был единственным носителем,- говорит Терех, копаясь в коробках.- Все лучшие инженерные умы мира занимались только тем, что добивались идеального звука. Некоторые пластинки так звучат - невозможно поверить, что они записаны в 68-м». Слово «ремастеринг» коллекционеры ненавидят особенно люто: «Какой-то дядька сидит и решает, как улучшить старый альбом. Да откуда он знает-то?! Ну да, там можно услышать детали, которых раньше не было слышно, - так их, может, и не надо слышать!»
Терех собирает гараж, психодел, панк и краут-рок; понятно, что для него даже подержать в руках оригинальное издание легендарной пластинки «Nuggets» - уже приключение. Или найти на бросовом сборнике Лу Рида - под псевдонимом, еще до The Velvet Underground. Все это затягивает: у одних и тех же альбомов есть разные тиражи, разные версии, английские, американские и прочие издания. Самое неприятное, что звук у них тоже разный. «У американских дубовая такая масса, глубокая дорожка, и звук прямо давит. Мне такой нравится. Английские совсем по-другому звучат - не лучше, не хуже, просто по-другому». Первого альбома The Velvet Underground у Тереха поэтому семь штук, и все разные.
***
Ну и, конечно, дизайн. Чтобы поразить неофита, ему всегда показывают чудеса и красоты. Все это проходит под лозунгом «На СD такого не бывает». У пластинки группы The Faces вращаются глаза. В «Сержанта Пеппера» вкладываются сержантские усы и эполеты. К ЕР «Jesus Loves The Stooges» прилагаются специальные очки — в них виден трехмерный дохлый осел на одной стороне конверта и трехмерный губастый Игги на другой. В конверте Jethro Tull «Stand Up» внутри бумажные фигуры участников. Конверты из кожи, золотое тиснение, цветной винил, окошки из пластика, постеры и вкладки — довольно много всего.
У Дмитрия Казанцева, дизайнера и по совместительству блюзового музыканта, пластинок около 5 тысяч - по большей части старых, американских. Места они, вопреки ожиданию, занимают не так уж много — два больших стеллажа, то есть полкомнаты. Хозяин не глядя достает компакт-диск: «Что тут сравнивать? Он почти в 9 раз меньше пластинки. Если уменьшить картинку в 9 раз, все детали потеряются. Компакт вообще не может являться предметом коллекционирования. Цена ему - тьфу, ничего. В производстве он стоит копейки. А у пластинки - вон одной бумаги сколько ушло».
На полу, на кресле, на шкафу лежат неразобранные стопки. Дмитрий подцепляет верхнюю пластинку и показывает: «Ну вот. Альбом The Beach Boys «Love You». Ты его сперва берёшь, рассматриваешь - какой дизайн гениальный, как тут всё до мелочей придумано, прорисовано. Потом переворачиваешь, а там посреди этого гениального дизайна - какая-то идиотская любительская фотография. И вот ты думаешь, что за идиотизм, смотришь имя фотографа, думаешь: ну как так можно, это фотограф мудак или кто? То есть... Понимаешь? Ты пластинку еще даже не начал слушать, а уже столько удовольствия!»
Казанцев демонстрирует редкостное здравомыслие: за разными версиями одного альбома не гоняется, collectables видал в гробу, обращает внимание только на музыку и качество записи. «У тех же The Velvet Underground на первых альбомах - ну ужас же что творится! И играют кое-как, и записано чудовищно. Или первые тиражи The Beatles: они сейчас стоят диких денег, достать их очень сложно, при этом они же почти всегда убиты, а большинство - вообще монофонические. Меня и поздние переиздания устраивают». Но под конец вдруг признается: «Тут, конечно, надо понимать... Пластинок становится всё меньше, а нас все больше. Почти весь винил на свете уже собран, описан, цены растут. И вот сидишь и думаешь: может, купить впрок? Потом-то не будет».
***
С этого «впрок», с размышлений о разнице звука, с фраз «Возьму две, одну на всякий случай» в голове у людей начинает биться безумная коллекционерская жилка. В Москве есть магазины винила, но настоящие коллекционеры в них не ходят. По крайней мере не в те, что на виду. Есть две-три точки на Горбушке, есть страннейший магазин при «Мелодии» — с нераспечатанной Пугачевой со склада, и конечно, есть «Звуковой барьер» на Ленинском и его владелец Паша. К Паше у всех куча претензий, но со «Звуковым барьером» не может тягаться никто: пластинок тут более ста тысяч — и такой коллекции советского винила ни в одном месте больше нет.
Тихий собиратель любит законспирированные места - вроде точки в 1-м Смоленском переулке, которой управляет Андрей Михайлов, также известный как Андрей Дальтоник. Это комната, от пола до потолка забитая пластинками, - ни вывески, ни звонка, ни намека. Тут будто сами собой рождаются душераздирающие истории - о спившихся коллекционерах, сгинувших коллекционерах, о людях, питавшихся только консервами и кукурузой без масла. Ходил один художник - спился. Ходил один химик - спился, утонул. Ходила пара, мать и сын, по прозвищу Акулы-каракулы - цепкие, как черти. Собирали только классику, и только старинные пластинки, на 78 оборотов. Однажды показали пластинку Бэллы Врубель - это жена художника Врубеля, она немного пела, записала 3 или 4 пластинки. Цена такой —1500 долларов, как минимум. А они ее купили у старушки за 50 рублей.
«Джаз которые собирают или рок - те еще ничего, - говорит местный консультант, худой, беззубый, в свитере, помнящем еще Андропова. - А вот если начал собирать классику - это все. С концами. Вот возьми кларнетный концерт Моцарта: там то в минор, то в мажор, а потом раз - и в бездны тебя бросает. Адовы. Начало в середине, середина в конце, конец в начале - ничего не понятно. Как у Блаватской. Начнешь такое собирать — пиши пропало. Классика - она людей душит».
А еще есть марочники или каталожники - они собирают целиком каталогами: скажем, все пластинки, выпущенные на лейбле Vertigo. Про Андрея Дальтоника, который очень любит итало-диско, рассказывали, что у него в коллекции 5000 пластинок немецкого лейбла ZYX Music. Андрей цифру отверг: «Да там и вышло всего тысячи три. И всё-таки позиций 70 у меня не хватает. Пять тысяч - это если вообще все мое евродиско посчитать». Всего в его коллекции 12 с половиной тысяч пластинок. «Стоят в отдельной комнате, никаких проблем. Семья не возражает. Но без меня туда никто не входит».
По всем признакам - винил сейчас на подъеме. Растет рынок, увеличиваются продажи, люди готовы платить большие деньги. Продавцы должны бы этому радоваться - но их это, похоже, только раздражает. «С теми же олигархами я не люблю работать. - Владелец магазина морщится. - Они все на суете, сами не знают, чего хотят. Утомительные люди».
Те, кто не знают, чего хотят, покупают свой Deep Purple «In Rock» и уходят прочь. Остаются свои — и с ними уже можно иметь дело. Это тонкая, но прочная сеть — такой коллекционерский Web 2.0, система знакомых между собой людей, с кокорой никакой аукцион еВау не сравнится. К тому же Михайлов говорит, что на еВау цены зачастую выше, чем у него. «С тех пор как стало можно покупать из России, все взлетело невероятно. Налетели изголодавшиеся. Я это просто вижу». Сложнее, но и надежнее, пользоваться личными связями: где-то в Сассексе нашлась коробка с нераспечатанным винилом, а в Красноярске на неё есть покупатель. И ни на какой еВау она не попадет. Аукцион - это анонимность, а собирательство - это всегда общение. На еВау, не дай бог, обманут, а человек, если и обманет, - то вот он, рядом. Лучше найти своего продавца где-нибудь в Америке или людей, которые ездят за пластинками в Англию, Японию, Финляндию и Голландию. Главное - наладить контакт».
***
Сеть знакомств - она же и сеть презрения. Здесь все всех знают и все друг друга терпеть не могут. Коллекционеры оркестров и музыки 50-х - коллекционеров панка и психодела. Джазмены - собирателей «Мелодии». Любители прог-рока 1968-1971-го - тех, кто любит еще и 1972-1973-й. Меломаны - барыг. Барыги - студентов. Студенты - фанатов Nazareth. Знатоки краут-рока - знатоков итало-диско. Покупатели старого винила - покупателей современного. Узкие специалисты - широких. Ценители классики - всех остальных.
Ниже всех на лестнице ненависти стоят те, кто собирает экзотику - японскую эстраду, голландский рок, африканские твисты. В маленькой квартире, где нет места, а есть только тропинки - к кровати, проигрывателю и электрооргану, Миша Ковалев ставит мне семидюймовку каких-то идиотических голландцев: куплена на барахолке за один евро. Ковалев - преподаватель ГИТИСа и диджей. Собирает всякое веселье. Тем, что здесь за таким никто не гоняется, очень доволен: однажды в «Звуковом барьере» удалось урвать часть коллекции Цветова, главного советского япониста-международника, - никому больше японская эстрада не понадобилась. В другой раз там же появился шкаф с кубинской музыкой: умер главный в Москве специалист по латино, вдова принесла все «к Паше». На каждой пластинке был вручную нарисован экслибрис, кое-где — даже самодельные обложки. Шкаф простоял пару дней, удалось кое-что нарыть, потом коллекция ушла в Англию - на Западе кубинцы на виниле ценятся страшно дорого. Коллекции покойников вообще богатая тема. Родственники их, бывало, выкидывали, иногда грузовиками свозили на Горбушку и продавали на вес. «Много добра так досталось, - рассказывал Симонов. - Но вот у меня недавно был потоп - залило только от мертвецов пластинки. Больше не буду у покойников брать, ну их к черту».
Ковалев произносит все положенные слова про звук, про чувство времени, про то, что этой музыки попросту нет на СD, - группы, которые выпустили три сингла и развалились, никто не помнит, и в интернете про них ничего нет. Главное же говорит под конец: в этих пластинках каким-то образом сохранилась собственно музыка. Жизнь, теплота, дуновение - черт его знает что. И свои семидюймовки он слушает, а их же, переписанные на СD, не может. Без обложки, без конверта - даже вспомнить не может, что это. «Я в Амстердаме как-то зашел в диджейский магазин: тысячи пластинок, все в белых конвертах и с замазанными названиями. Чуть не умер там».
И потом, на виниле ведь не купишь лишнего: и дорого, и муторно, и устанешь тащить. Винил - это селекция, а селекция - это как раз то, что сейчас нужно. Без поиска, без приложения усилий, без этих вроде бы нелепых барьеров музыка чахнет, скукоживается, исчезает. Вроде и гигабайты всего - а слушать нечего. Не хочется.
«Сходи, - посоветовал Ковалев на прощание, - на Горбушку. Там люди годами одни и те же пластинки друг другу перепродают. Вот это да - коллекционеры».
***
Красная палатка во дворе завода «Рубин» - сильное место. Люди, которые собирают по списку и по каталогу только The Beatles или только «кентерберийцев», меняют Sweet на Slade и Slade на Boney М, - все они здесь. Это московское общество филофонистов в том виде, в каком оно живо до сих пор. Суббота и воскресенье - сбор по утрам. Симонов, услыхав о нем, сказал только: «Ну это конченые».
Вот человек, у которого 4000 пластинок, и все - только Deep Purple: все издания, и все сольные альбомы, и сольники всех, кто играл на сольниках. Вот ходит спец по битлам: бывает ведь, молодой человек, коллекция под восемь тысяч - и только битлы. Посредине стоит экземпляр в очках: он мало что может сказать, он еле стоит, и соседи гонят его прочь, потому что он, похоже, обделался - но авоську с пластинками он держит крепко. «Старейший клиент», - полуизвиняясь, говорит нынешний президент общества.
Здесь пахнет ветхостью, алчностью и перцовкой. И еще безволием: под этим красным тентом собираются не люди, а овладевшие ими
коллекции. Любое собирательство — это, в сущности, нелепая тяга к порядку; к возможности обустроить, собрать, сохранить и описать хотя бы крохотный клочок жизни. В конце концов, Deep Purple не бесконечен, ничто не бесконечно - рано или поздно закроются все самые редкие позиции, и коллекция станет полной, идеальной, совершенной. Но полных коллекций не бывает. Можно всю жизнь собирать «Мелодию», найти редкий советский джаз, записи спившихся пианистов - и совершенно случайно узнать, что на тбилисском филиале «Мелодии» по ночам, в третью смену, за деньги писали и печатали модную музыку вроде кавер-версий на Нино Ферреру. Этих пластинок нет в официальном каталоге «Мелодии», а значит, их не существует - но они есть. Или услышать о фонотеке скромного кагэбэшника из 5-го отдела, куда присылали по 20 копий каждой (каждой!) мелодиевской пластинки - в том числе и запрещенные. Где она и что там — неизвестно.
«На самом деле никто ничего не знает, — говорит Казанцев. - Бывает конверт из одной страны, а пластинка сделана в другой. Выпущена в Голландии, написано «Made in Sweden», а сделана в Англии. Или начали печатать на одном лейбле, а допечатали на другом. Звучат по-разному, а отличаются только тем, что там какая-нибудь крохотная R стоит. Или даже не стоит. Никакой интернет тебе не поможет, ни в каких каталогах это не описано. У меня есть пластинка Донована — никто вообще понять не может, где она сделана».
Где-то в глубине Горбушки толстый человек, окруженный пластинками, почти кричит: «Ты не знаешь, что такое коллекции! Ты не знаешь, что такое раритеты! Это не коллекционеры, а пфуй! Настоящие раритеты не продают, не меняют, не показывают, о них не говорят. Настоящие коллекции не помещаются в квартиры! Их хранят — в ангарах! Их перевозят - фурами!». И мне, очевидно, их никогда не увидеть — под разговоры о лейблах, репринтах, редкостях и джазовой фонотеке Евстигнеева воображаемые фуры медленно уходят вдаль. Как мечты о спокойствии, как призрак мира, где нет ничего, кроме музыки. Как Моби Дик, которого совершенно невозможно догнать.
-----
...Хриплый как у людоеда голос Лемми позволяет отнести Моторхэд к одним из отцов дэт метала...
I know the law I know how to die...это MOTORHEAD, детка!
|
| 3432 | Дата рег-ции 19 Дек., 2003 | Отправлено: 13:38 - 23 Ноября, 2007 | 47 |
|
|
Читать 
